Думбадзе Нодар - Бесы
Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ
БЕСЫ
Рассказ
Перевод К. Коринтэли
Бесы бывают трех видов.
У одного - стоячие уши, козлиные копыта, козлиная же бородка,
крошечные, с мизинец, рожки и быстрые косящие глазки. Очень похож он на
козла. Но это бес. Говорит он всевозможными голосами: каким пожелает,
таким и заговорит, хочет - женским, хочет - мужским или детским, и
голосами разных животных говорить умеет, и птицам всем подражает.
Второй бес хвостатый, уродливый, нескладный и несуразный. Ступни ног
у него вывернутые, нос крючком, во рту один зуб-клык торчит, во лбу
один-единственный глаз зеленым огнем горит, а туловище косматое,
волосатое.
У третьего беса четыре руки и четыре ноги. На каждой по шесть пальцев
красуется. Лица у него два, на каждом по два глаза. Спины вовсе нет. С
обеих сторон туловища - живот. Два живота и два пупка. С обеих сторон
выглядит он совершенно одинаково. Словом, он такой, как если бы взяли двух
одинаковых бесов и склеили бы их спинами друг с другом.
Существует, правда, еще один бес, но... о нем я вам расскажу
напоследок, в самом конце.
Первых трех бесов я не видел, но их своими глазами видел дед мой,
Манавела Цинцадзе.
Того, который на козла похож, - в Медвежьей лощине.
Хвостатого-лохматого - в Лашис-геле.
Беса на обе стороны одинакового - на горе Сатаплиа.
От всех трек встреч с бесами у деда Манавелы остались страшные следы.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Пришел я, значит, в Медвежью долину лыко для годори драть. День-то
уже на исходе был, вот-вот смеркнет.
Ну, кончил я, значит, работу, связал целый пук лычины, умылся, сел на
камень, вытащил чубук свой, набил его самсуном, - дай, думаю, одну-две
затяжки сделаю, да и пойду домой.
Ударил я огнивом о кремень, глядь, а он-то, скаженный, во-он, на
соседнем камешке, сидит-посиживает да на меня поглядывает. Я - руку к
поясу. Нет, слава богу, топор на месте, за поясом.
- Тьфу, ч-черт! - вырвалось у меня. Вскочил я сам не свой,
перекрестился трижды и за топор схватился.
- Сам ты черт и собачий сын в придачу! - говорит он мне.
- А ты тут кто такой? - гаркнул я на него и опять хочу крестным
знамением себя осенить, да не тут-то было!
Все шиворот-навыворот делаю, вместо того чтобы ко лбу руку поднести,
к пупу тянусь. А нечисть эта глядит на меня да посмеивается.
- Ать! - заорал я. Но это мне только представлялось, что заорал, а на
деле-то просто рот беззвучно разевал.
- Манавела, раззява этакий, брось-ка ты свой топор да и подсаживайся
ко мне, потолкуем.
- О чем мне с тобой толковать, чертов ты сын, - говорю, а сам думаю:
обидится, чего доброго. Какое там! Это для него, видишь ли, все равно как
если мне скажут: ты, Манавела, сын Афрасиона. Словом, что мне оставалось
делать, сел я возле него, и тут он как начал меня обрабатывать!
- Манавела Цинцадзе, говорит, ты парень видный, лицом пригожий, дюжий
да сноровистый... Ты чему смеешься, собачий сын, я ведь тогда не такой
был, как сейчас, на меня глядеть любо-дорого было! Да, и вот, значит,
хочу, говорит, тебя в зятьях иметь. Женись на моей дочери, Манавела, кум
королю будешь. Серебром-золотом тебя засыплю, сиди, заложив ногу на ногу,
и плюй себе в потолок, хочешь - на ковре под орехом с боку на бок
переваливайся и распевай "хасанбегуру" и "криманчули".
- Сперва скажи, человек ты или дьявол, а потом видно будет.
- Человек я, Манавела, человек, ты же слышишь, я с тобой
по-человечески разговариваю.
- Ежели ты человек, почему на козла похож?
